Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 (СИ) - Шульман Нелли (читать книги бесплатно полные версии txt, fb2) 📗

– Заодно покурю, – рассмеялся подросток, – это пока не милиция, не бойтесь…

Павел никогда в жизни не видел невысокого, крепкого парня, переминавшегося с ноги на ногу на крыльце домика. Тусклый фонарь освещал рыжеватые пряди в коротко стриженых волосах. Осенняя ночь была ветреной, он запахнул на шее дешевый шарф:

– Мне нужны Бергеры… – с прибалтийским акцентом сказал незнакомец, – они здесь проживают… – Павел выпустил дым ему в лицо:

– Мелуха решила прислать шестерку. Пошел он к черту, пусть убирается восвояси… – холодно отозвавшись:

– Вы ошиблись, здесь таких нет… – Павел с треском захлопнул обитую дерматином дверь.

Приятели Генриха по общежитию завтракали на бегу, обходясь быстро выпитой чашкой слабого чая и куском городской булки с заветренной колбасой или вчерашней котлетой. Его пристрастие к обстоятельным завтракам тоже считали немецкой привычкой.

Стоя над большой газовой плитой, подпоясавшись фартуком, он следил за кастрюлькой с овсяной кашей. Дома, на Ганновер-сквер, Генрих и Густи, как старшие, всегда брали завтрак на себя:

– Волк тоже к нам спускался… – он затянулся «Явой», – в выходные дни он готовил завтрак для мамы, относил ей кофе в постель… – в будни мать часто покидала особняк до рассвета:

– У нее есть трофейная фляжка покойного дяди Питера, – вспомнил юноша, – она заливает туда кофе и пьет по дороге, за рулем… – мать предсказывала, что место фляжек и термосов займут особые стаканы:

– Как в Америке, – говорила она, – пока их делают только из картона, но за такими устройствами большое будущее… – уютный запах овсянки витал над щербатой кастрюлькой:

– Мама бы тоже так поступила, – понял Генрих, – едва бы она увидела папку этого гражданина Бергера… – папку Генриху показали на Петровке. Случилось, как бы выразилась мать, счастливое совпадение:

– Парень, комитетчик, из тех, кого отрядили для нашей проверки, пас Тупицу и заметил в толпе меня… – лейтенант решил, что Генрих явился на концерт с рабочими целями:

– Я его не стал разубеждать, – хмуро усмехнулся юноша, – тем более, в той катавасии было не разобрать, зачем я пришел к Колонному Залу… – Авербаху Генрих показываться не мог, но никто и не ожидал появления маэстро в уголовном розыске, куда привезли задержанного гражданина Бергера. Увидев адрес и данные о составе семьи ненормального, как о нем отзывались милиционеры, Генрих прикинул в уме:

– Сначала на Казанский вокзал за деньгами, потом в Марьину Рощу. Фаина Яковлевна не спит, она ждет мужа… – Петровка собиралась, как сказал дежурный, основательно перетряхнуть религиозные гнезда:

– Наверняка, это не единственный такой демарш, – майор шуршал архивной папкой Бергера, – этого Лазаря Абрамовича задерживали за подобные деяния. Он, правда, сумасшедший со справкой, однако новая экспертиза может посчитать его вменяемым. Такие случаи происходили в Ленинграде, в других городах… – майор поднял палец, – нельзя оставлять без внимания проявления буржуазного национализма, сионизма… – Генрих повторял себе:

– У него трое детей, младший ребенок родился летом. Если у него дома найдут хоть одну книгу на иврите… – Генрих не сомневался, что у Лазаря Абрамовича таких целая библиотека, – его жену тоже могут задержать, а старших малышей отправить в детский приемник… – Генрих хорошо помнил недавнюю политинформацию в комитете комсомола:

– Нас водили на просмотр антирелигиозного фильма, «Тучи над Борском», приехал лектор из общества научного атеизма… – и на ленте, где сектанты едва не распяли девушку, пытавшуюся покинуть моления, и на лекции Генрих приказывал себе сидеть спокойно. В ушах звучал тихий, но твердый голос сестры Каритас:

– Даже во времена Гитлера, да сотрется имя его из памяти людской, среди последнего круга ада, верующие вели себя достойно, идя на смерть с именем Иисуса… – в Лондоне Пауль иногда путал Генриха и его покойного отца:

– Ты меня вез в чемодане, – ласково говорил Пауль, – ты и дядя Питер. Я ехал в багажнике, а Томас в корзинке… – он гладил черную шерстку, кот урчал.

Лектор заявил комсомольцам, что у сектантов, как он называл верующих, положено изымать детей:

– Юное поколение будущих строителей коммунизма нельзя одурманивать… – он расхаживал с указкой у таблицы: «Успехи антирелигиозной кампании», – например, послушайте показания Веры Л., четырнадцати лет… – девочка, дочь арестованного баптистского проповедника, заявляла, что родители не разрешили ей вступить в пионеры. Потом Веру забрали из школы, ссылаясь на якобы слабое здоровье:

– Они практикуют надомное обучение… – презрительно сказал лектор, – что на самом деле означает пропаганду диких мифов, собранных в так называемой Библии… – Вера, теперь комсомолка, публично порвав с родителями, поступила в профессиональное училище:

– В конце концов, Павлик Морозов здесь герой, – устало подумал Генрих, – может быть, Вера тоже сама донесла на отца… – он не мог позволить детям Бергеров лишиться семейного крова:

– Со времен, когда Виллем обретался в здешнем детдоме, мало что изменилось, – повторял Генрих по дороге в Марьину Рощу, – надо, чтобы Фаина Яковлевна как можно быстрее исчезла… – мать рассказывала ему о людях, спасшихся в сталинских репрессиях:

– Покойного дядю Ворона тетя Лиза так увезла из Екатеринбурга, то есть из Свердловска… – отчим никогда не употреблял коммунистические, как он выражался, названия городов и улиц. Генриху стоило большого труда не называть улицу Горького Тверской:

– Но это вызовет подозрения, – хмыкнул он, – я должен вести себя осторожно… – он, впрочем, не сомневался, что Фаина Яковлевна промолчит о его визите:

– Я ей не представлюсь. Отдам деньги, помогу с детьми и переправлю их на Казанский или Ярославский вокзал… – оттуда шли поезда в Сибирь и на Дальний Восток. Генрих надеялся, что исчезнувшую семью Бергера искать не станут:

– У милиции руки до этого не дойдут, но получается, что я опоздал… – Генрих решил, что рыжеватый подросток, фарцовщик, как он называл про себя парня, родственник Фаины Яковлевны:

– Хорошо, что о ней позаботились… – юноша вывалил кашу на тарелку, – но ведь я не спросил у парня девушке с темными волосами… – Генрих видел фото покойной тети Розы в Мон-Сен-Мартене:

– Действительно, одно лицо. Но мама считает, что малышки и новорожденный Павел не выжили… – Генрих не сомневался, что парень, открывший ему дверь, ничего на его вопрос не ответит:

– У него глаза такие… – Генрих вздохнул, – упорные, то есть упрямые… – нащупав в кармане брюк мелочь, Генрих взглянул на часы:

– Для Парка слишком рано, я буду заметен у тайника. Пока позвоню в посольство, передам сигнал тревоги… – мать учила Генриха менять телефонные будки. Отряхнув ладони о фартук, он поднялся:

– Ладно, можно считать это утренней прогулкой… – вымыв одинокую тарелку с остатками каши, Генрих пошел одеваться.

Густи подумала, что никогда еще голос тети Марты не звучал так спокойно.

Девушка сидела в подвальной комнате безопасной связи, придерживая наушник. Тетя Марта заставила ее в третий раз повторить маршрут поездки с мистером Джеймсом:

– Она следит по карте, – поняла Густи, – хотя ей карта не нужна, она с закрытыми глазами привела бы машину в нужное место. Она, в конце концов, москвичка… – тетя, правда, смеялась, что москвичка из нее никудышная:

– Волк у нас коренной Рогожский уроженец, – говорила Марта, – а меня в шесть месяцев увезли из столицы. Потом я тоже недолго жила в городе… – Густи знала, что тетя пользуется не только картой, но и фотографиями:

– Она сличает снимки, пытается понять, какое место рандеву вызвало подозрения русских. Что изменилось с последних встреч мистера Мэдисона с агентами… – третий атташе, отвечавший за разведку, прошлым вечером улетел в Лондон на консультации:

– Он даже не дождался возвращения посла из МИДа… – вздохнула Густи, – хотя и так все понятно… – как сказала по телефону тетя Марта, повода вручать официальную ноту протеста пока не было: